Человек-легенда Марина Цветаева: жизнь и творчество великой поэтессы

Совсем недавно был день рождения у Марины Цветаевой. Вернее, был бы, доживи она до наших дней. Современные поэты, которые еще живы, занимаются разноплановым "весельем" - Илья Резник вот отсудил кучу денег... А Марину Ивановну остается только помнить. О ней рассказывает Joinfo.ua!

Марина Цветаева: мир её колыбель!

Два крыла твои, нацеленные в эфир, —
Оттого что мир — твоя колыбель, и могила — мир!

Пожалуй, эти слова из признанно гениальной поэтессы Марины Цветаевой были пророческими. Хотя как сказать – пророческими. Такая фраза может отлично характеризовать любого человека. Если, конечно, не учитывать «нацеленные в эфир два крыла». Всё же это характеристика не просто человека, но Поэта. Того самого Поэта с большой буквы, каким была Марина Ивановна. А каким же она была человеком?

Детство Марины

Родилась Марина Цветаева в Москве, 26 сентября (8 октября по старому стилю) 1892 года – более ста лет. Временами в это сложно поверить, когда читаешь – такие современные! – её стихи. Тем не менее двадцатый век, на который выпала большая часть жизни поэтессы, именно таким и был – современным. Без смартфонов и Интернета, но с дальними путешествиями, новыми веяниями свободы и даже феминизмом.

Нет, феминисткой в прямом смысле этого слова Марина Ивановна не была – об околофеминистической истории расскажем ниже. А пока что – общие факты о детстве Марины. Отец у неё был профессором филологии, мама – пианисткой. Неудивительно, что девочка мечтала быть ничуть не хуже родителей, так что с удовольствием музицировала, как мама, и пыталась писать стихи уже начиная с шести лет – в том числе на таких языках, как немецкий и французский (долгие годы это были общепринятые языки русской аристократии).

Более того – мать её много болела (в 1906 году девочка стала сиротой), и Марина провела несколько лет в Италии, Швейцарии и Германии, где климат был лучше. Соответственно, и в школах училась разных – в Москве, в Лозанне, во Фрайбурге – и даже в Сорбонне. Впрочем, студенткой она не стала – съездила в Париж в шестнадцатилетнем возрасте, прослушать курс лекций по старофранцузской литературе. Пожалуй, именно веяния старой Франции в её стихах и проскальзывают, делая их особенно очаровательными.

Марина, стихи и юность

Первую книгу восемнадцатилетняя Марина Цветаева издала, как было тогда принято, за свой счёт. И сразу же получила абсолютно неоднозначные отзывы. Дело в том, что был такой известный поэт – Валерий Брюсов. Весьма, кстати, хороший поэт – но достаточно шовинистически настроенный мужчина. Женщина не должна писать стихи – так он решил довольно строго и однозначно, возмутившись тем, что восемнадцатилетняя Марина что-то пишет, да ещё и издаёт. А она ведь нежно любила его поэзию! Неудивительно, что возмущение девушки выразилось в следующих строчках:

Улыбнись в моё "окно",
Иль к шутам меня причисли, -
Не изменишь, все равно!
"Острых чувств" и "нужных мыслей"
Мне от Бога не дано.

Нужно петь, что все темно,
Что над миром сны нависли...
- Так теперь заведено. -
Этих чувств и этих мыслей
Мне от Бога не дано!

И кто бы мог подумать – Брюсов, как и многие другие известные поэты (например, Максимилиан Волошин и Николай Гумилёв), всё же счёл Цветаеву весьма адекватной поэтессой! Отчасти благодаря ему Марина была вовлечена в различные литературные кружки, которые позднее привели её, как драматурга, в театр.

Но это – потом. А тогда, в возрасте девятнадцати лет, Марина Цветаева сошлась со своим будущим мужем Сергеем Эфроном, в двадцатилетнем возрасте родив от него дочь Ариадну, которую сокращали как Аля. Казалось бы, очаровательная идиллия – Цветаева издаёт всё новые и новые книги, боготворит мужа… Чего только стоят её строчки:

Я с вызовом ношу его кольцо!
- Да, в Вечности — жена, не на бумаге. -
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза — прекрасно-бесполезны! -
Под крыльями раскинутых бровей -
Две бездны.

В его лице я рыцарству верна,
- Всем вам, кто жил и умирал без страху! -
Такие — в роковые времена -
Слагают стансы — и идут на плаху.

Правда ведь, сложно поверить, что эти отношения основаны не на сильной любви, а на кипящей душе Марины, которой, в общем-то, всё равно, кого любить, лишь бы на любовь отвечали? Позже в своём знаменитом стихотворении «Мне нравится, что вы больны не мной», которое (в блистательном исполнении Аллы Пугачёвой, но, увы, в сокращённом варианте) стало одним из основных саундтреков фильма «Ирония судьбы, или С лёгким паром!», вот какие строчки...

«Не прочите мне в адовом огне гореть за то, что я не вас целую», они отлично дополнятся строчками из знаменитой её же «Повести о Сонечке» - «— Как Вы думаете, меня Бог простит — что я так многих целовала? — А Вы думаете — Бог считал? — Я — тоже не считала». Но о повести – и о Сонечке – в продолжении статьи.

За то, что я так многих целовала…

Отношение Марины Цветаевой к дискриминации женщин и вообще к «феминному» вопросу можно было понять уже по истории её конфликта с Брюсовым, описанным выше. Но тут была ещё одна тонкость: Марине в целом, безотносительно поэзии, не очень-то и нравилась женская судьба. Подтвердим это её прекрасными строками:

Девочка в красном и девочка в синем
Вместе гуляли в саду.
— «Знаешь, Алина, мы платьица скинем,
Будем купаться в пруду?».
Пальчиком тонким грозя,
Строго ответила девочка в синем:
— «Мама сказала — нельзя».

Девушка в красном и девушка в синем
Вечером шли вдоль межи.
— «Хочешь, Алина, все бросим, все кинем,
Хочешь, уедем? Скажи!»
Вздохом сквозь вешний туман
Грустно ответила девушка в синем:
— «Полно! ведь жизнь — не роман»…

Женщина в красном и женщина в синем
Шли по аллее вдвоем.
— «Видишь, Алина, мы блекнем, мы стынем, —
Пленницы в счастье своем»…
С полуулыбкой из тьмы
Горько ответила женщина в синем:
— «Что же? Ведь женщины мы!»

Так что неудивительно, что отношения её с мужем в какой-то момент зашли в тупик, сделав Цветаеву внезапно… ЛГБТ-иконой. Не очень логично, на самом-то деле нетрадиционной ориентации Марина не была. Она просто говорила откровенно: «Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное — какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное — какая скука!».

Душа Цветаевой действительно кипела, потому если она ещё могла ужиться с одним мужчиной, то не променять его на женщину не смогла никак. С 1914 по 1916 года Марина встречалась с переводчицей (и не очень известной, но всё же поэтессой) Софией Парнок, и эти отношения назвала «первой катастрофой в своей жизни». А потом началась война.

Военные годы

Муж Марины, к которому она, расставшись с Парнок, всё же вернулась, служил в Белой армии (что в особенности грустно, потому как всем известно: именно белые были поражённой стороной на этой войне). Цветаева жила практически в нищете. Её дочь Ирина, родившаяся в 1917 году (и, между прочим, носящая фамилию Цветаева, а вовсе не Эфрон, потому об отце ребёнка до сих пор можно только догадываться), совсем умирала от голода – и пришлось отдать её в сиротский приют, где, как надеялась Марина, хотя бы кормят.

Увы – спасительное решение обернулось трагедией, в 1920 году ребёнок умер, с едой в приюте было ещё хуже. Именно в тяжкий период войны Марина, зарабатывавшая драматургией, познакомилась с самой большой любовью своей жизни – актрисой Софьей Евгеньевной Голлидэй.

Если зайти в Интернет и поискать там критику на «Повесть о Сонечке» - самое известное более-менее крупное прозаическое произведение Марины Цветаевой – то можно найти очень верные слова.

«Кошмары московского быта, продажа рукописных книг, отоваривание пайками — все это не играет для Цветаевой существенной роли, хотя и служит фоном повести, создавая важнейший её контрапункт: любовь и смерть, молодость и смерть. Именно таким «обтанцовыванием смерти» кажется героине-повествовательнице все, что делает Сонечка: её внезапные танцевальные импровизации, вспышки веселья и отчаяния, её капризы и кокетство».

Пожалуй, лучше уже и не скажешь. Вечно танцующая, живая, радостная Сонечка – это весь смысл выживания Марины в войну. Да и неудивительно, что слова настолько в тему – автором статьи является Дмитрий Быков, один из лучших поэтов и журналистов современности. И статью, и книгу стоило бы почитать: в книге очень живо фигурирует и молодёжь серебряного века, и драматургическая карьера Марины, и её замечательная дочка Аля (человек не менее трудной судьбы, чем её мама)… Але, в том числе, посвящены знаменитые стихи Цветаевой:

Четвертый год.
Глаза, как лед,
Брови уже роковые,
Сегодня впервые
С кремлевских высот
Наблюдаешь ты
Ледоход.

Льдины, льдины
И купола.
Звон золотой,
Серебряный звон.
Руки скрещены,
Рот нем.
Брови сдвинув -- Наполеон! --
Ты созерцаешь -- Кремль.

-- Мама, куда -- лед идет?
-- Вперед, лебеденок.
Мимо дворцов, церквей, ворот
Вперед, лебеденок!

Синий
Взор -- озабочен.
-- Ты меня любишь, Марина?
-- Очень.
-- Навсегда?
-- Да.

Скоро -- закат,
Скоро -- назад:
Тебе -- в детскую, мне --
Письма читать дерзкие,
Кусать рот.

А лед
Всe
Идет.

А пока шёл лёд и взрослела Аля, пока Марина читала свои дерзкие письма, и Сонечку она тоже потеряла. Потому что «Сонечка от меня ушла - в свою женскую судьбу. Ее неприход ко мне был только ее послушанием своему женскому назначению: любить мужчину - в конце концов все равно какого - и любить его одного до смерти. Ни в одну из заповедей - я, моя к ней любовь, ее ко мне любовь, наша с ней любовь - не входила.

О нас с ней в церкви не пели и в Евангелии не писали. Ее уход от меня был простым и честным исполнением слова Апостола: И оставит человек отца своего и мать свою... Я для нее была больше отца и матери и, без сомнения, больше любимого, но она была обязана его, неведомого, предпочесть. Потому что так, творя мир, положил Бог. Мы же обе шли только против людей: никогда против Бога и никогда против человека».

Та самая Сонечка

Так что заключение статьи Быкова так же роскошно вписывается в общую картину: «А потом кончилась молодость, век серебряный стал железным, и все разъехались или умерли, потому что так бывает всегда». Да, жизнь Марины радикально изменилась. Об этом – в следующей статье.

И могила – мир!

Жизнь Цветаевой продолжалась – хотя как сказать, жизнь. Молодая, свободная женщина, потерявшая сначала мать, потом дочь, а попутно и разнообразных, любимых и не очень, людей, вынуждена была уехать с любимой родины. Советская власть разрешила ей забрать Алю и уехать к мужу, где она жила то в Чехии, то в Германии, то в Париже.

Семейная жизнь всё же повлияла на её стихи – они стали более серьёзные, рассудительные, и немного не о том, о чём Марина писала раньше. А как тут иначе, если в том же Париже Сергей подвергался обвинениям в том, что он якобы участник антитроцкистских заговоров, да ещё и шпион НКВД? Так и начали рождаться патриотические стихи, как, например, вот эти.

Кто — мы? Потонул в медведях
Тот край, потонул в полозьях.
Кто — мы? Не из тех, что ездят —
Вот — мы! А из тех, что возят:

Возницы. В раненьях жгучих
В грязь вбитые — за везучесть.

Везло! Через Дон — так голым
Льдом. Хвать — так всегда патроном
Последним. Привар — несолон.
Хлеб — вышел. Уж так везло нам!

Всю Русь в наведённых дулах
Несли на плечах сутулых.

Не вывезли! Пешим дралом —
В ночь, выхаркнуты народом!
Кто мы? да по всем вокзалам!
Кто мы? да по всем заводам!

По всем гнойникам гаремным —
Мы, вставшие за деревню,
За — дерево…

С шестернёй, как с бабой, сладившие —
Это мы — белоподкладочники?
С Моховой князья да с Бронной-то —
Мы-то — золотопогонники?

Гробокопы, клополовы —
Подошло! подошло!
Это мы пустили слово:
Хорошо! хорошо!

Судомои, крысотравы,
Дом — верша, гром — глуша,
Это мы пустили славу:
— Хороша! хороша —
Русь!

Маляры-то в поднебесьице —
Это мы-то с жиру бесимся?
Баррикады в Пятом строили —
Мы, ребятами.
‎— История.

Баррикады, а нынче — троны.
Но всё тот же мозольный лоск.
И сейчас уже Шарантоны
Не вмещают российских тоск.

Мрём от них. Под шинелью драной —
Мрём, наган наставляя в бред…
Перестраивайте Бедламы:
Все — малы́ для российских бед!

Бредит шпорой костыль — острите! —
Пулемётом — пустой обшлаг.
В сердце, явственном после вскрытья —
Ледяного похода знак.

Всеми пытками не исторгли!
И да будет известно — там:
Доктора узнают нас в морге
По не в меру большим сердцам.

Не зря Цветаева сама писала: «Моя неудача в эмиграции — в том, что я не эмигрант, что я по духу, то есть по воздуху и по размаху — там, туда, оттуда». Стихи её в эмиграции известны не стали, зато прославилась проза, в основном – в форме «дневниковых» заметок. А в тридцатых годах стало ещё хуже – Эфрон был болен и работать перестал, Аля вышивала шляпки (на чём много заработать, конечно же, не могла), сама Марина мучительно писала прозу, чтобы хоть немного заработать. После военных лет только этого ей, конечно, не хватало!

И потому в конце тридцатых Цветаева с семьёй попробовали вернуться в СССР. Что Аля, что Сергей довольно быстро попали в лагерь как пособники белых. А потом началась Вторая мировая война, Марина собиралась устроиться уже хотя бы посудомойкой – но в какой-то момент практически сдалась.

Говорят, она повесилась на гвозде, оставив записки друзьям с просьбой воспитать её сына (родившегося уже в эмиграции) – и записку сыну: «Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик».

Вся ирония судьбы заключается в том, что, согласно не особо обнародованной, но известной знающим людям информации, именно в день смерти Цветаевой, 31 августа 1941 года, её официально приняли в Союз писателей СССР – и на этом все беды должны были закончиться. Вероятно, и Сергея с Алей выпустили бы, и приказ о выдаче квартиры уже был подписан… Но душа Марины не выдержала напряжения и практически безнадёжного ожидания.

Не зря ведь она писала в юности такие строки: «Я — мятежница с вихрем в крови, признаю только холод и страсть я!». И ещё: «Бабушка, этот жестокий мятеж в сердце моём – не от вас ли?!». От кого бы там ни был жестокий мятеж, он всё же сыграл как с Мариной, так и с её семьёй злую шутку. Сама она, напоминаем, покончила с собой. Сын погиб на войне в возрасте 19 лет...

Замечательная поэтесса и художница Аля была реабилитирована в 1955 году, но здоровье после лагеря было уже не то, и оставшуюся жизнь она занималась в основном подготовкой к печати литературного наследия матери – а ведь когда-то собиралась с одобрения Пастернака иллюстрировать «Доктора Живаго», и получала в Париже образование вначале художника, затем – искусствоведа! Ну, а Сергей в 1941-м был расстрелян.

Мир – твоя колыбель, и могила – мир… Такой, вздыхает журналист ДжоИнфоМедиа Диана Линн, и была жизнь Марины Цветаевой. Вот только два крыла её, согласно стихотворению, нацеленные в эфир, в эфир всё-таки попали. Она осталась жива – в своём творчестве. Ведь человек, как известно, жив, пока его помнят. Поэтому именно наша любовь и внимание и будут текстам Марины самой заботливой колыбелью. И именно нам она написала в юности: «Тебе, имеющему быть рождённым столетие спустя, как отдышу…». Кому же ещё?..